«Двадцать второго июня, ровно в четыре утра…» — ровно 72 года назад началась Великая Отечественная война. Наш журнал печатает два отрывка из фронтовых мемуаров Николая Никулина и Александра Шумилина. Написаны они были еще в СССР, но опубликованы гораздо позже – окопная правда авторов расходилась с официальной трактовкой истории. Эти тексты – одни из лучших, что были написаны русскими о той войне. К счастью, мемуары сохранились. К сожалению, они малоизвестны.

Николай Никулин «Воспоминания о войне»:

Погостье

«Все-таки Погостье взяли. Сперва станцию, потом деревню, вернее места, где все это когда-то было. Пришла дивизия вятских мужичков, низкорослых, кривоногих, жилистых, скуластых. «Эх, мать твою! Была, не была!» — полезли они на немецкие дзоты, выкурили фрицев, все повзрывали и продвинулись метров на пятьсот. Как раз это и было нужно. По их телам в прорыв бросили стрелковый корпус, и пошло, и пошло дело…

…И все же только сейчас мы полностью оценили жатву, которую собрала здесь смерть. Раньше все представлялось в «лягушачьей перспективе» — проползая мимо, не отрываешь носа от земли и видишь только ближайшего мертвеца. Теперь же, встав на ноги, как подобает царю природы, мы ужаснулись содеянному на этом клочке болотистой земли злодейству! Много я видел убитых до этого и потом, но зрелище Погостья зимой 1942 года было единственным в своем роде! Надо было бы заснять его для истории, повесить панорамные снимки в кабинетах всех великих мира сего — в назидание. Но, конечно, никто этого не сделал. Обо всем стыдливо умолчали, будто ничего и не было.

Трупами был забит не только переезд, они валялись повсюду. Тут были и груды тел, и отдельные душераздирающие сцены. Моряк из морской пехоты был сражен в момент броска гранаты и замерз, как памятник, возвышаясь со вскинутой рукой над заснеженным полем боя. Медные пуговицы на черном бушлате сверкали в лучах солнца. Пехотинец, уже раненый, стал перевязывать себе ногу и застыл навсегда, сраженный новой пулей. Бинт в его руках всю зиму трепетал на ветру.

В лесочке мы обнаружили тела двух групп разведчиков. Очевидно, во время поиска немцы и наши столкнулись неожиданно и схватились врукопашную. Несколько тел так и лежали, сцепившись. Один держал другого за горло, в то время как противник проткнул его спину кинжалом. Другая пара сплелась руками и ногами. Наш солдат мертвой хваткой, зубами ухватил палец немца, да так и замерз навсегда. Некоторые были разорваны гранатами или застрелены в упор из пистолетов.

Штабеля трупов у железной дороги выглядели пока как заснеженные холмы, и были видны лишь тела, лежащие сверху. Позже, весной, когда снег стаял, открылось все, что было внизу. У самой земли лежали убитые в летнем обмундировании — в гимнастерках и ботинках. Это были жертвы осенних боев 1941 года. На них рядами громоздились морские пехотинцы в бушлатах и широких черных брюках («клешах»). Выше — сибиряки в полушубках и валенках, шедшие в атаку в январе-феврале сорок второго. Еще выше — политбойцы в ватниках и тряпичных шапках (такие шапки давали в блокадном Ленинграде). На них — тела в шинелях, маскхалатах, с касками на головах и без них. Здесь смешались трупы солдат многих дивизий, атаковавших железнодорожное полотно в первые месяцы 1942 года. Страшная диаграмма наших «успехов»! Но все это обнажилось лишь весной, а сейчас разглядывать поле боя было некогда. Мы спешили дальше. И все же мимолетные, страшные картины запечатлелись в сознании навсегда, а в подсознании — еще крепче: я приобрел здесь повторяющийся постоянно сон — горы трупов у железнодорожной насыпи».

Николай Николаевич Никулин (7 апреля 1923, село Погорелка Мологского уезда Ярославской губернии — 19 марта 2009, Санкт-Петербург) — российский и советский искусствовед, ведущий научный сотрудник Эрмитажа, член Учёного совета Эрмитажа, специалист по живописи Северного Возрождения. В 1941 году окончил десятилетку. В ноябре добровольцем ушёл на фронт. Рядовой 883-го корпусного артиллерийского полка (позднее — 13-й гвардейский), закончил войну в звании сержанта. Прошёл всю войну, получил четыре лёгких ранения и одну контузию.

Александр Шумилин, «Ванька-ротный»:

Привал

Зимняя ночь длинная, за ночь намахаешь, натолчёшь сыпучего снега, дойдёшь до места привала и замертво упадёшь. Солдаты ложатся, где их застала команда — «Привал!» Валятся в снег, как трупы прямо на дороге.

Тыловые любят ездить рысью, торопятся, ругаются и недовольно кричат:

— Чьи это солдаты лежат поперёк дороги? Где командир роты? Почему такая расхлябанность. Подать сюда его!

Я поднимаюсь из снега, подхожу к дороге. Смотрю на спящих солдат и останавливаюсь в нерешительности. Картина поразительная!

Люди лежат, как неживые, в невероятных позах и не реагируют ни на брань, ни на крики.

Ездовой орёт:

— Освобождай дорогу, а то по ногам поеду!

Я поворачиваю лицо в его сторону и говорю ему:

— Только попробуй!  Ты знаешь, кто здесь поперёк дороги лежит? Это святые, великомученики! Сворачивай в сторону! Объезжай их по снегу! Да смотри никого не задень! А то с пулей дело будешь иметь!

— Объезжай, объезжай! — подталкивает своего ездового штабной офицер.— Видишь, раненые лежат!

— Ну ежли так! То хоть бы сразу сказали!

— Он же и говорит: великомученики!

Повозочный дёргает вожжи, лошадь забирает в сторону передними ногами, нащупывая край дороги. Сани наклоняются, обходят спящих солдат.

У солдат на дороге, где руки, где ноги, где голова, а где просто костлявый зад. Его видно и сквозь ватные стеганые брюки. Я подхожу к солдатам, нагибаюсь и начинаю по очереди оттаскивать их.

Одного тащу за рукав, другого за воротник, а третьего за поясной ремень волоку поперёк дороги. Один носом снег пашет, у другого рыльце, как говорят, от снега в пуху, но ни один из них не издал ни звука, и глаз не открыл. Я их по кочкам тащу, и ни один не проснулся…

…Солдат лежит на боку. Под головой у него вещевой мешок. Он спит и держит его обеими руками. Я беру его за ноги и волоку на другую сторону. Он по-прежнему спит и крепко держит мешок руками.

Усталый солдат ради сна может пожертвовать даже жизнью, но не солдатской похлёбкой и куском мёрзлого хлеба. Сон и еда, вот собственно, что осталось у солдата от всех благ на земле.

…Я отхожу от дороги, делаю несколько шагов по глубокому снегу и заваливаюсь в него.